Инженер вышел из своей квартиры, привычно услышал, как ключ два раза повернулся в замке и, развернувшись, отправился нажимать кнопку звонка. Было какое-то маленькое приятное чувство, когда мертвая темная прожженная кнопка начинала светиться под пальцами. Скрипнули двери лифта с потрепанными надписями по всей поверхности и нехотя пропустили человека внутрь. Створки захлопнулись с кровожадным лязгом, каждое утро будившим полусонных жильцов дома номер восемь по Малой Садовой. Кабинка поехала, но поехала почему-то вверх. Человек не придал этому особого значения, решив для себя, что кто-то срочно вызвал лифт, и тот, чтобы не ездить туда-сюда, решил ехать сначала вверх. Думая о повседневных мелочах, в частности, о батонах, которые он намеревался купить в булочной напротив, инженер тихо насвистывал любимую им «Марсельезу», считая про себя этажи. Сам он жил на четвертом и выше поднимался только один раз, чтобы поговорить с соседями сверху. Тех не оказалось дома, и работающая в их квартире стиральная машинка это, очевидно, знала, и собралась течь в самый подходящий для того момент. Шестой этаж, седьмой, восьмой…одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый. Инженеру это показалось несколько странным, вроде, ничего такого, он живет в новом доме, девятиэтажка девяностых, добрая часть России в таких живет…Но тогда откуда в таком доме тринадцатый, впрочем, уже четырнадцатый, этаж? Тогда он попытался прикинуть, с какой скоростью едет лифт, учитывая, что высота этажа, в среднем, два с половиной метра, находим…что с четвертого до девятого ехать…ну никак не более трех минут. У инженера начиналась тихая паника. Он нажал кнопку вызова лифтера, и, затаив дыхание, ждал, пока маленькое переговорное окошечко не начало плеваться обрывками фраз заспанной лифтерши. 
– Помогите,-закричал мужчина, - остановите лифт, немедленно. Я здесь, помогите… Голос мужчины стал почему-то жалостливыми тихим. Его слышал только лифт, и то он не слишком прислушивался к голосу изнутри.
- Вы мне еще побалуйтесь, пацанва… - выбросило окошечко и замолчало, отказываясь отзываться на все попытки человека его оживить. Когда у инженера кончились все идеи, потолок не сломался, а двери не выпали наружу, наступил кризис. Он потоптался на месте, потом уступил место скуке. Лифт все ехал и ехал вверх, игнорируя увещевания человека, здравого смысла и законов физики. В последние лифт не желал укладываться, упрямо и достаточно быстро стремясь вверх. Прошло несколько часов, когда двери лифта наконец открылись.
    Взгляду человека открылась просторная комната наподобие офиса, с большими окнами во всю стену, мягким, нейтрального цвета, ковром, и крашеными стенами. Зал был освещен рассеянным электрическим светом, исходящим, казалось, от самого потолка. Инженер не сразу заметил два кожаных кресла, на одном из которых, на подлокотнике сидел мужчина в белом костюме с пронзительным взглядом голубых глаз и тонкими руками, сцепленными в замок на колене. За спиной у человека в белом спускались два крыла, мягко переливающиеся при малейшем его движении.
     - С прибытием, Платон Михайлович. Вы присаживайтесь, не стойте на пороге.
Инженер с запозданием среагировал на знакомое сочетание звуков и присел на краешек такого же кресла. Белокрылый наклонился и взял со стеклянного столика обычного вида папку в картонной обложке и с незнакомым длинным номером на ней. Ни столика, ни папки - Платон Михайлович мог покляться в этом – раньше не было, и оставалось только гадать, откуда ои могли появиться. Наверное, оттуда же, откуда остальные шесть тысяч девятьсот двадцать три этажа. Хотя, может быть, их было и не столько. Может и мньше. Черт их знает.
- Не знает, поверьте. Крылатый пожал плечами и раскрыл папку.
- Итак. Платон Михайлович, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, родился в Харькове,  инженер; не был, не числится, не привлекался. Правильно пока?
- Пока да, - со вздохом сказал инженер.
- Умер в Харькове, от сердечного приступа, у себя в квартире. Верно?
  - Да? Платон Михайлович уже ничему не удивлялся.
- Раз до этого все было верно…Очевидно, да.
- Тогда ладно. Всегда боялся умереть в подворотне от ножа какого-нибудь маньяка.
- Вам это больше не грозит, уж поверьте. Платону Михайловичу было спокойно и уверенно, как человеку, давно отчаявшемуся хоть что-нибудь понять. Что ты сегодня вечером делал, милый, - спросил он сам себя. Ничего особенного: я только умер, поднялся до шеститысячного этажа девятиэтажки и сейчас мило беседую с…ангелом, наверное, так правильней. Все страньше и страньше…
Ангел покосился на человека и бросил папку в сторону, которая исчезла еще до того, как достигла пола.  – Вы находитесь в Лимбе. Возможные варианты вам известны, и сейчас вы должны выбрать, куда вы отправитесь. Времени у вас теперь много. Думайте.
    Лимб. Место выбора. То место, из которого выходят все пути, и из которого невозможно уйти таким же, каким пришел. Невозможно измениться в одно мнгновение, но можно открыть друггую сторону своей души. Одну из многих. Одну – для каждого момента действительности.
- В чем состоит мой выбор, если я уже беседую с вами, ангелом. Значит, я могу отправиться в рай? Человек с кокай-то неожиданной надеждой посмотрел на крылатого.
- А вы готовы туда отправиться? Тот с усмешкой покачал головой. -  Попробуй.
Платон Михайлович опустил голову.
- Я никогда не был ни грешником, ни праведником. Я не достоин…
- Ой, да кому вы нужны: Богу, Дьяволу – не все ли едино? Каждый сам решает для себя, чего он достоин, тут мы лишь отправляем его туда, куда он больше хочет, вот и все.
- А как же Страшный Суд, ну, там, медные весы и хор беспристрастных ангелов за спиной Бога? Здесь Платон Михайлович нервно оглянулся, словно ища, чего бы он не заметил. Точнее, кого. Ангела, например, он видел точно.
Белокрылый снисходительно прищурился:
-Вот вы скажите: вы верите в Него?
- Ну, да как вам сказать… Платон Михайлович смутился и пожал плечами.  – Не то чтобы очень…но  и вроде и не совсем атеист. Вот мы же сейчас разговариваем…
- Нашли, конечно, показатель – ангел засмеялся и взмахнул крыльями, обдав инженера приятным ветром, пахнувшим какими-то неизвестными ему цветами. У вас есть хорошая притча про монаха, которому приснилось, что он – мотылек. Проснувшись, он сказал себе, что никогда не будет уверен: монах ли он, которому снится, что он мотылек, или мотылек, которому снится, что он буддийский монах. Вы не сможете никак доказать, что реально то или другое: следует лишь довериться ощущениям. – Это место – он обвел руками вокруг себя – изменчиво, и каждый видит его так, как представляет себе согласно религии, веры и собственного мировоззрения.
«Воздастся каждому по вере его»,  - промелькнула мысль в мозгу Платона Михайловича.
- Именно.
- Тогда получается, что не верящие ни во что после смерти так остаются ничем…Если именно вера наполняет жизнь?
- Иногда может быть и так, - грустно заметил ангел. – Но все-таки людям хочется верить. Верить в добро, во всеобщую справедливость, в осуществление желаний и собственное бессмертие. Каждый считает, что он не сможет умереть, только потом откладывает эту мысль на задний план, а уже потом внушает себе обратное. Люди иногда сами убивают себя. Свою душу, если хотите, то можете называть и так. Эх, люди.
Кто знает вас настолько хорошо, что вправе решать, какова будет ваша дальнейшая судьба? Печаль белым облаком прополыла по комнате и втянулась в белую коробку кондиционера  под потолком.
- Ну, Ему – человек поднял глаза кверху – виднее.
- Да? - саркастически протянул ангел, - Делать Ему больше нечего, чем наблюдать за вами на протяжении всей вашей жизни – пятьдесят три года – немало, между прочим, -читать все ваши мысли и чувства, взвешивать их как-то, судить по каким-то принципам…Вам это ничего не напоминает?
- Вы говорите о совести?
Глаза крылатого немного оттаяли и  приобрели немного сочувствующий оттенок.
- Именно. Кому как не вам лучше знать, чего вы стоите на самом деле?
Платону Михайловичу стало немного страшно, и левая рука непроизвольно потянулась  карману пиджака. Он помолчал, теребя мягкий кант мышиного цвета ткани, потом поднял голову и посмотрел на ангела. – Вы что же, сами не верите в Бога? – голос человека приобрел негодующие нотки. Ну да: неверующий ангел. Абсурдно. Как лифт, ведущий в Лимб. Ангел поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
- Я верю, что существует кто-то, или что-то, что создало Вселенную. Я знаю то, что я – существую. Вот и все. Бога, в примитивном понимании, как определенной личности, – нет. Не существует географического места, где расположен рай. Нет ангелов как людей с белыми лебедиными крыльями за спиной. Это все фантазия, выдумка, скорее всего, такого же человека, как и вы.
- Тогда почему? Что заставляет вас быть такими?
- Нам так удобнее. Голос крылатого был невозмутим. – А что вы хотели? Проповедей о добре и зле? Притчи о сущности вещей и неизбежности бытия? Сейчас вам не все ли равно?  Наш разговор, по сути, предваряет ваш дальнейший путь, заметьте – только ваш, - и не имеет ни малейшего смысла переубеждать вас в чем-то или запугивать. У вас была на это целая жизнь.   
- Какой путь, о чем вы говорите? – Платон Михайлович съежился в кресле и с опаской поглядывал на белоснежного ангела, вальяжно сидящего напротив.
- У вас существует множество легенд, которые чуть ли не прорисовывают путеводитель по загробному миру. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Хотя большинство представляют себе загробную жизнь очень двумерно. Либо рай, либо ад. Или их аналоги в других религиях. Пряник и кнут. Все просто. У вас, по сути, даже больше выбор, чем у тех, что были здесь раньше.
- Почему это? – заметно оживился мужчина, даже выпрямляя спину и всматриваясь в собеседника с заметным интересом. Глаза ангела стали пронзительно-грустными.
- Помните, перед самой смертью вы слышали об астероиде? Заголовки газет пестрели броскими статьями о том, как его останавливают, и вот уже очередная нация становится спасителем всего человечества. Верующие говорили об Апокалипсисе, ученые – о новых теориях и открытиях, которые они якобы уже почти сделали… Его так и не сумеют остановить ни предприимчивые немцы, ни куражащиеся американцы. Русская станция преуспеет больше всех, даже воде бы отколет от него кусок – очеидно, по чистой случайности. Впрочем, это уже Земле не поможет.
- А как же люди?
Ангел скептически посмотрел на инженера, уже, очевидно, раскаиваясь, что начал что-то объяснять.
Платон Михайлович опустил глаза вниз.  – Все? Белокрылый молчал. Человек опустил голову еще ниже.  – Что с ними будет…потом?
Ангел спокойно ответил, не меняя позы: - Не знаю.
- Как? Вы – и не знаете? Вы же смогли предсказать, что Земля попала в этот чертов астероидный пояс, вы смогли предсказать конец света.
  - Поверьте, Ему эти камни не принадлежат. Более того, будь бы у Него выбор, он бы наверняка отклонил бы поток от Земли.
- Зачем? Ведь так ему явно больше достанется, - язвительно усмехнулся инженер.
Крылатый покачал головой.
- Ангелы, черти, рай, ад - все эти понятия без человека теряют смысл. Мы существуем, пока существуют люди. Поэтому через несколько минут я исчезну тоже – в таком воплощении, в котором сейчас нахожусь.
Ангел замолчал.
- То есть и вы тоже смертны?
Белокрылый покачал головой:  - Я не знаю, что такое смерть. Я не могу вспомнить начала жизни, поэтому и не представляю, как она может закончиться. Мы, очевидно, станем дугими, - ангел улыбнулся, - может быть, тоже ангелами, но только для другого человечества.
- А есть другое?
- В твоем понимании – нет. Других людей нет ни на Марсе, ни на Альфе Центавра. А этих скоро не будет.
- Так что же будешь делать ты? Ангел мягко улыбнулся и стал как никогда похожим на фрески старинных церквей.
- От меня ничего не зависит. Завтра обязательно наступит, и оно будет иным. Не нужно этого бояться.
  - Подожди, - Платон Михайлович потер лоб рукой, - то есть этих людей, которые остались Там, никто не проводит, как раньше?
-  Как раньше, больше ничего не будет. Голос крылатого стал ледяным и в глазах замерцали холодные блики.  – Провожать больше будет некому, да и незачем. Те, кто остались, может быть, гораздо счастливее тех, кто когда-то ограничил себя выбором между адом и раем. Ты можешь идти туда, куда захочешь – куда отпустят тебя твои совесть и разум, -  а можешь дождаться другой судьбы. Осталось уже недолго.
Человек опустил голову на сложенные руки. В помещении было светло и грустно, белокрылый смотрел в пустоту за окном, спокойно положив руки на подлокотники кресла. Уверенным ровным  светом горели звезды. Было тихо и пустынно, мерно тикали часы на руке инженера. 
- Я сам не знаю, чего хочу, куда мне идти. Это ведь не так просто, ангел.
- Люди всегда боялись делать выбор, это нормально.Но каждый знал, как правильно, однако мало кто мог это четко сформулировать. Так что если ты хочешь остаться, -  сказал ангел чуть погодя, - говори сейчас, пока я могу что-то изменить. Нет – уходи.
Платон Михайлович оглянулся на дверь, на которую намекал крылатый.  – Так просто?
- Чего тебе еще? Запуск космического шатлла организовать? Любой путь начинается с первого шага. Почему бы не предположить, что он там же и не заканчивается? Любой, кто захочет что-то изменить, будет уже чуть-чуть другим с того момента, как он выбрал эту дорогу.
- А если сущность человека – менять дороги? Если это – единственный путь, который он прокладывает самостоятельно? 
- Мы говорим не об отрезке асфльта, ведущего из пункта А в пункт Б. Судьба не так прямолинейна. Если человек меняет чужие пути, и не сбивается со своего – он прав. Повторяющихся судеб нет, как нет двух одинаковых людей. Однако есть те, кто не любит принимать решения самостоятельно – ангел вздохнул.  – Тогда они заимствуют чужую судьбу. А ничем хорошим это кончиться не может.
Платон Михайлович надолго задумался. Тишина настойчиво забивала ему уши, не давая думать, как он привык. Потом он поднял голову и сказал: - Я остаюсь.
- Дайте руку. – белокрылый встал с кресла и протянул ему ладонь. Рукопожатие оказалось крепким и отрывистым, а после оказалось, что Платон Михайлович уже не сидит в кресле, а видит Землю. Своя, родная, думалось ему. Не ад и не рай. Такая, какая есть. И ему стало внезпно её жалко расставаться с ней, такой близкой, пусть даже и…сейчас. Стало обидно за Родину в целом,  не только за страну и город, но за всех, кто мог бы ещё родиться, но уже никогда не увидит Её. Внезапно инженер понял, что он не задумываясь стал бы сейчас, чтобы защитить свою Землю от вражьего нашествия. Хоть раз (в жизни?) ощутить ответственность за свой очаг, за свой дом.
- Уже ничего нельзя сделать? – полуутвердительно заметил Платон Михайлович в пустоту, за которой, по его мнению, скрывался ангел. Ему не нужен был ответ – он его и так прекрасно знал, однако он очень хотел оказаться неправым.
- Люди всегда хотят верить в чудо, - заметил белокрылый в сторону. – У вас была целая жизнь, чтобы что-то менять. И создал Бог его по образу и подобию своему… Вы сами не захотели быть богами. Прощай, - добавил ангел чуть погодя.
- Прощай.
    Как он очутился на улицах своего города, инженер не помнил. Стояла теплая золотистая осень, радовала глаза своей зрелой красотой и радугой красок. Платон Михайлович шел по теплым камням мостовой, вспоминая всю свою жизнь. Прохожие неторопливо шагали по своим делам, во дворах играли дети – все было по старому, казалось, ничего не изменилось. Как мало значит отдельно взятый человек, - думалось инженеру. Но только его воспоминания могут дать жизнь мертвым камням дороги и старым стволам заснувших лип. Творения великих скульпторов и живописцев остаются в людской памяти гораздо дольше своих создателей, однако вне общества они тоже утрачивают ценность. Все, что создается людьми – ценно лишь для них самих. Но что останется от нас, когда весь этот мир исчезнет? И нужно ли это будет кому-нибудь? Старые фотографии в альбоме ценны лишь для самих хозяев, однако любые гости остануться равнодушными к картинам в позолоченных рамах. Память не живет сама по себе.
Небо начинало светиться. Сначала это было незаметно, однако видно было, что свет этот неестественно яркий для сентября и холодный, как будто на другом краю Земли загорелась тясяча далеких звезд. Ниоткуда подул ветер, срывая золотые и красные листья с деревьев. Платон Михайлович свернул на длинную стрелу аллеи и медленно пошел по ней прочь от улиц, не желая видеть, как умирают люди. Среди них есть и те, с которыми он прожил всю свою жизнь. Однако умирать мы любим по-одиночке. Смерть – единственная слабость, которую можно себе позволить, но и тут человек хочет остаться гордым. Никто не хочет показываться на глаза…таким. Другое дело, что умирать не в одиночку легче. Каждый подсознательно верит в свое бессмертие. Осталось только встретить его достойно.
Призрак брел по длинной аллее навстречу уже яркому свету. Становилось теплее, ветер горстями кидал листья ему навстречу, однако ничем уже не мог помочь. Было тихо. В воздухе носился запах неизбежности и тоски. Где-то далеко кричал ребенок.

Исправлено Fallen (15.05.07 20:26)