Как вы думаете, о чём этот роман. Какую идею положил в основу автор и что он пытается донести нам?

На исходе недели стервятники-грифы разодрали металлические оконные сетки, проникли через балкон и окна в президентский дворец, взмахами крыльев всколыхнули в дворцовых покоях спертый воздух  застоявшегося времени, и в понедельник на рассвете город очнулся наконец от векового летаргического сна, в который он был погружен вместе со всем  своим превращенным в гниль величием; только тогда мы осмелились войти, и не было нужды брать приступом обветшалые крепостные стены,  к  чему  призывали  одни,  самые  смелые,  или таранить  дышлами воловьих упряжек парадный вход, как предлагали другие, ибо стоило лишь дотронуться, как сами  собой  отворились  бронированные  ворота, которые  в  достославные для этого здания времена устояли под ядрами Уильяма Дэмпира, и вот мы шагнули в минувшую эпоху и  чуть  не  задохнулись  в  этом огромном,  превращенном  в руины логове власти, где даже тишина была ветхой, свет зыбким, и все предметы в  этом  зыбком,  призрачном  свете  различались неясно;  в  первом  дворе, каменные плиты которого вздыбились и треснули под напором чертополоха, мы увидели брошенное где  попало  оружие  и  снаряжение бежавшей  охраны,  увидели  длинный  дощатый  стол,  уставленный тарелками с гниющими остатками воскресного обеда, прерванного паникой,  увидели  мрачное полутемное  строение,  где  некогда размещалась канцелярия, а в нем яркие ядовитые грибы и бледные смрадные цветы, проросшие из груды  нерассмотренных дел,  прохождение  которых длилось медленнее самой бездарной жизни; а еще мы увидели в этом дворе поставленную на возвышение купель, в которой крестились пять поколений обитателей этого дворца, и увидели в глубине двора допотопную вице-королевскую конюшню, превращенную в каретный сарай, и в нем, среди  туч моли,  мы  увидели  карету  эпохи Великого Шума, крытую повозку времен Чумы, выезд года Кометы, похоронные  дроги  времен  Прогресса  в  рамках  порядка, сомнамбулический  лимузин  Первого  Века  Мира,  и  все это было в приличном состоянии и выкрашено в цвета национального флага, хотя и покрыто  грязью  и паутиной;  в  следующем  дворе  за железной оградой цвели розы, серебристые, словно припорошенные лунной пылью; под сенью этих роз в былые,  славные  для этого  дворца  времена  спали  прокаженные; розовые кусты так разрослись без присмотра, что заполонили все кругом; воздух был напоен запахом роз,  однако к  нему примешивалось зловоние, исходящее из глубин сада, а к этому зловонию примешивался смрад курятника, смрад  коровьих  испражнений,  а  также  смрад солдатской  мочи - солдаты  испокон  веку  справляли  малую нужду у стены колониальной базилики, превращенной  в  молочную  ферму;  пробираясь  сквозь удушливый  розовый  кустарник,  мы  вышли  к  арочной  веранде,  уставленной горшками с гвоздиками, махровыми астрами  и  анютиными  глазками;  это  была веранда  курятника  для  его  женщин,  и, судя по грудам разного валявшегося здесь барахла и количеству швейных машин, можно было  предположить,  сколько женщин  обитало  в  этом бараке,- не менее тысячи с кучей детей-недоносков каждая; мы увидели мерзость запустения на кухнях, увидели сгнившее в корытах белье, увидели разверстый сток нужника, общего для солдат и женщин;  увидели вавилонские  ивы,  привезенные  из Малой Азии в гигантских кадках с тамошней землей, сизые, словно покрытые изморозью ивы, а за ивами  предстал  перед нами  его  дворец,  его  дом,  огромный,  угрюмый, сквозь оконные проемы, жалюзи с которых были сорваны, все еще влетали  и  вылетали  грифы;  нам  не пришлось  взламывать  двери,  они  распахнулись сами, словно повинуясь нашим голосам, и вот мы поднялись на главный этаж по каменной  лестнице,  покрытой опереточно  роскошным  ковром,  который  был истоптан коровьими копытами, и, начиная от первого холла и кончая последней спальней, мы  заглянули  во  все комнаты,  прошли через все служебные помещения, через бесчисленные приемные, и всюду бродили невозмутимые коровы; они жевали бархатные шторы  и  мусолили атласную  обивку кресел, наступая на святые иконы и на портреты полководцев, валявшиеся на полу среди обломков мебели и свежих коровьих  лепешек;  коровы хозяйничали в столовой и в концертном зале, оскверняя его своим мычанием, - всюду  были  коровы; а еще мы увидели поломанные столики для игры в домино и сукно  бильярдных  столов,  зеленовато-белесое,  словно  луга  после  выгула коровьих  стад,  и  увидели  брошенную в углу машину ветров, лопасти которой могли имитировать морской ветер любого  направления,  дабы  обитатели  этого дома  не  мучились тоской по морю, покинувшему свои берега; а еще мы увидели висящие повсюду птичьи  клетки  с  наброшенными  на  них  платками, - как набросили  их  на  ночь  на  прошлой  неделе,  так  они  и  остались;  а  из бесчисленных окон был виден город - огромное животное,  еще  не  осознавшее исторический  понедельник,  в  который  оно вступало, а за городом до самого горизонта тянулись пустынные кратеры, холмы шершавого, словно лунного, пепла на бесконечной  равнине,  где  некогда  волновалось  море;  а  из  запретной обители,  куда  недавно  осмеливались  войти  лишь немногие, доносился запах гниения, запах падали, слышно было, как там астматически дышат грифы,  и  мы ступили  туда  и,  ведомые  ужасным  запахом  и  направлением полета грифов, добрались до зала заседаний, где обнаружили все тех же коров, только дохлых, - их червивые туши,  их  округлые  филейные  части  множились  в  громадных зеркалах  зала; мы толкнули потайную боковую дверь, ведущую в его кабинет, и там увидели его самого в полевой форме без знаков  отличия,  в  сапогах;  на левом сапоге блестела золотая шпора.

Исправлено A-Lex (31.05.06 14:15)