Балканский эндшпиль
источник: Вокруг Света, Апрель 2007
http://www.vokrugsveta.ru/publishing/vs … em_id=3104

Балканская война 1877—1878 годов во многих отношениях была парадоксальной. Это была, пожалуй, первая в российской истории война, которая началась вопреки воле императора и большинства министров, под мощным давлением общественного мнения. Она обещала окончиться быстрой победой, но неожиданно оказалась очень упорной и кровопролитной. Ценой десятков тысяч жизней русская армия практически дошла до стен Константинополя, но в итоге Россия не получила от этой победы почти ничего. Почему же так вышло?

«Позорный мир» — именно так именовали в общественных кругах пресловутое соглашение, заключенное ведущими геополитическими «игроками» в германской столице, обвиняя наших дипломатов в излишней уступчивости. Впрочем, не только дипломатические итоги войны, но и начало ее, сам ход и далекие последствия до сих пор вызывают самые противоположные эмоциональные оценки. Множество противоречивых, неясных, а порой загадочных обстоятельств обнаруживаются при попытке вникнуть в эту историю… 24 декабря 1877 года согласно генеральному плану зимнего наступления на Балканах Южный отряд русских войск под командованием генерала Федора Радецкого должен был перейти через Балканы и открыть наступление на Казанлык — Адрианополь. Его левая колонна генерала князя Святополк-Мирского и правая генерала Скобелева, наступавшие через Трявненский и Имитлийский перевалы, собирались сомкнуть клещи вокруг главных сил турецкого командующего Весселя-паши возле болгарского селения Шипка.

Суздальский полк в авангарде действующей армии на форсированном марше к Адрианополю в кампании 1877—1878 годов

27—28 декабря Радецкий, лично ведший центральную колонну, решил ударить неприятелю в лоб, чтобы облегчить задачу «коллегам», с которыми почти потерял связь. И это, несмотря на то что на местность опустился густой туман, а атаковать предстояло в узком ущелье между скал. В итоге русские потеряли полторы тысячи человек. Командующему пришлось отдать приказ об отступлении. Но вдруг в эту самую минуту один из его адъютантов явился на поле боя: Вессель-паша капитулировал! Российские клещи успели сомкнуться!

Уже около двух часов пополудни к Скобелеву, находившемуся тогда под Шейново, привели османского парламентера, уполномоченного договориться о предварительных условиях сдачи. Прямо вслед за ним явился и казак, сообщивший, что турки уже вывесили белый флаг.

Взгляду генерала, ворвавшегося во вражеский лагерь на белом коне, предстали поистине верещагинские картины: груды убитых, толпы побросавших оружие… Даже командный пункт самого Весселя в Шейново удалось распознать с трудом — лишь по двум белым полотнищам на дымящемся доме. Сам начальствовавший над султанскими войсками на Балканах, чью саблю уже вручили Скобелеву, встречал его у входа.

— Сегодня гибнет Турция, такова воля Аллаха! Мы сделали все! — воскликнул побежденный.

— Вы дрались славно, браво... Такие противники делают честь. Они храбрые солдаты! — ответил джентльмен-победитель.

В толпе пленных вдруг послышалось: «Ак-паша! Ак-паша!» Турки явно считали, что разгромлены лишь усилиями «великого вождя», прозванного ими «Белым генералом» (за пристрастие в этом цвете во всем), — Михаила Скобелева.

Через несколько часов капитулировала соседняя Шипка. В тот день русские одержали блестящую «двойную» победу: прекратила свое существование одна из самых боеспособных вражеских армий. Прямая дорога на Адрианополь и Стамбул была открыта.

Но что же произошло дальше?..

Дамоклов меч над гордиевым узлом

Последнюю из длинной череды русско-турецких войн XVIII—XIX веков в отечественной традиции нередко называют также Второй Восточной (в отличие от первой, проигранной Крымской в 1853—1856 годах), или Освободительной, имея в виду, что целью и результатом ее было освобождение балканских народов (прежде всего болгар) от многовековой османской власти. Кроме того, как и все ту же Крымскую войну, ее спровоцировал не столько конфликт России с Турцией, сколько целый «ком» сложнейших общеевропейских проблем, известный как «восточный вопрос». Смысл его заключался в решении судьбы огромной, но отсталой и изможденной собственными внутренними противоречиями Османской империи и, соответственно, судьбы населявших ее христианских народов (южных славян, румын, греков).

Разумеется, на самом деле великие державы больше интересовали не этнические и не религиозные, а геополитические аспекты этого вопроса. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы понять стратегическую важность дунайского бассейна, Балкан, Константинополя (Стамбула) и проливов (Босфора и Дарданелл), открывающих выход из Черного и Мраморного морей в Средиземное. Каждая из европейских стран ревниво следила за соблюдением в этом районе «баланса сил», стремясь не допустить преобладания конкурентов, у каждой имелся здесь свой особый интерес. При этом занятые дипломатическими играми идеологи и государственные мужи не вполне отдавали себе отчет в том, какую роль стал играть в XIX веке национальный фактор. Им, загипнотизированным обманчивой легкостью «кройки» границ, он по старинке казался лишь одним из элементов игры…

Между тем именно Балканы национальный фактор мог сделать наиболее взрывоопасным регионом Европы. Турки постепенно стали завоевывать их еще в XIV веке, когда хлынули в Европу из Малой Азии, а окончательно утвердились здесь к концу XV. Столетия «османского ига» привели к оскудению и унижению некогда богатых и сильных государств с древней историей (Византия, Болгария, Сербия, Валахия, Молдавия). Вдобавок христианское население этих земель лишилось почти всяких гражданских прав. Казалось, так будет всегда, но к XIX веку стало совершенно очевидно, что военно-теократическая османская деспотия лишена всяких дальнейших ресурсов развития. Административный и правовой хаос, чудовищный застой в экономике, общественные отношения, отставшие от реалий эпохи лет на триста, — все это делало Порту похожей на умирающего, чье тело гнило заживо.

В результате длительной борьбы и сложных политических комбинаций к 1830-м годам получили независимость или широкую автономию Греция, Сербия, Черногория и Молдавия с Валахией, чуть позже объединившиеся в Румынию. Политические элиты этих земель принялись все активнее отыскивать в реальном или мифическом прошлом «национальную идею», чтобы сделать ее знаменем освободительной борьбы. И поскольку исповедовали балканские народы в подавляющем большинстве православие, уповали они в основном на единственную православную державу — Российскую империю. Российские патриоты устами Алексея Суворина называли тех же болгар «бедными неграми славянского племени».

В свою очередь, западные державы, сознававшие, что восточный вопрос чреват очень большими осложнениями, предпочитали искусственно поддерживать существование Турции, пусть слабой, но легко контролируемой. Они, конечно, боялись усиления России, которая с конца XVIII века не скрывала, что считает Балканы и проливы сферой своих жизненных интересов. Особую тревогу «русская угроза» вызывала в Лондоне и Вене. Великобритания видела в романовской империи главного соперника в Большой игре на Востоке, а Австрия с подозрением следила за каждым движением русских на своих южных границах. Петербургу, со своей стороны, конечно, не хотелось соперничать «со всем миром». К тому же самодержавие традиционно относилось с большим подозрением к любым национальным движениям, не без основания усматривая в них революционный заряд.

В результате российская политика на Балканах «шаталась из стороны в сторону». С одной стороны, в верхах (и с еще большей силой — в обществе) всегда помнили о сильной карте помощи «братьям-единоверцам» (вариант — «братьям-славянам»). Существовала и своеобразная «программа-максимум», выдвинутая еще честолюбивой Екатериной: освободить Константинополь, вновь водрузить крест над Софийским собором (мечетью Айя-София) и восстановить Византийскую империю.

Надо сказать, что в подходе к этой задаче здравый смысл переплетался с мессианской утопией. Наиболее смелые прожектеры (князь Потемкин с его знаменитым «греческим проектом», а позже — идеологи панславизма) в своих фантазиях вообще объединяли под скипетром русского монарха народы Балкан и Восточной Европы, а столицу «помещали» в тот же Царьград-Константинополь. Их более трезвые оппоненты предлагали, не отказываясь от смелых лозунгов, следовать политике возможного и не ввязываться в авантюры под влиянием геополитических химер или ложно понятой идеи солидарности.

Осман-паша (Нури-Гази Осман-паша, 1832—1900), кадровый офицер, последовательно участвовал в боевых действиях в Крыму, Йемене, Ливане и на Крите. В 1875 году, командуя корпусом, фактически разгромил сербскую армию, после чего был произведен в муширы (аналог маршальского звания). За бой 18 июля 1877 года под Плевной султан даровал ему титул «гази» (победоносный). Затем Осман-паша попал в плен, после возвращения из которого четырежды побывал на посту военного министра Порты.

Абдул-Хамид II (1842—1918), султан Османской империи с 1876 по 1909 год. Активный проводник политики пантюркизма и реформ, получивших известность под именем «танзимат» (реорганизация). Попытки преобразовать разваливавшееся государство сопровождались жестким подавлением инакомыслия, тотальной цензурой и всевластием тайной полиции. В 1880-х, разочаровавшись в двусмысленной политике Британии и Франции, Абдул-Хамид переориентировался на Германию, которая и превратила Турцию в сферу своего безраздельного влияния. Тем временем деспотические внутренние реформы закончились провалом, и в результате Младотурецкой революции султан был низложен.

Обручев Николай Николаевич (1830-1904) был одним из самых талантливых российских военных стратегов второй половины XIX века. Человек импульсивный, горячего нрава, в молодости он отдал дань увлечению революционными идеями, что впоследствии не раз ставилось ему в вину недругами. Последовательный сторонник реформирования армии и союза с Францией. В 1876—1881 годах член Военно-ученого комитета Главного штаба, один из ближайших сотрудников Д.А. Милютина в подготовке и проведении военных реформ 60—70-х годов XIX века. В 1876-м разработал стратегический план войны с Турцией, осуществленный во время Русско-турецкой войны 1877—1878 годов.

Александр II (1818—1881), российский император в 1855—1881 годах. Был прозван «Освободителем» за отмену крепостного права и другие реформы 1860—1870-х. Во многом благодаря его позиции Россия смогла успешно вступить в новую эпоху, превратившись в одну из наиболее динамично развивающихся стран мира. Однако из-за драматического стечения личных и политических обстоятельств (в том числе — относительной неудачи в Балканской войне) эта политика забуксовала, и страна оказалась в состоянии глубокого внутреннего кризиса, трагически завершившегося убийством царя террористами 1 марта 1881 года.

Милютин Дмитрий Алексеевич (1816—1912), российский военный министр в 1861—1881 годах, крупнейший государственный деятель царствования Александра II. Не будучи харизматическим полководцем, он являлся блестящим организатором, необычайно последовательным в реализации своих замыслов. Именно Милютин провел при поддержке императора, но при жестком противодействии оппонентов, целую серию военных реформ, сильно изменивших принципы комплектования и организации русской армии.

«У Рубикона»: партия начинается

Так или иначе, для «восточного вопроса», как, пожалуй, ни для какого другого в европейских международных отношениях XIX века, особо важна была доктрина «концерта держав», то есть попросту их взаимного согласия. Поражение в Крымской войне многому научило Петербург — ведь тогда против России на стороне Турции неожиданно выступили Англия и Франция, а Австрия заняла откровенно враждебную позицию, предав тем самым своего вчерашнего союзника, спасшего Габсбургов во время венгерской революции 1848— 1849 годов. Поэтому, когда в 1875-м в Боснии и Герцеговине вспыхнуло антитурецкое восстание, отечественный МИД тоже настаивал на «умиротворении» сторон дипломатическим путем. Правда, в верхах было немало и сторонников более решительных действий (к таковым относился русский посол в Стамбуле граф Игнатьев, известный своими панславистскими симпатиями).

Нерегулярные турецкие воинские части — башибузуки

Между тем, пока дипломаты составляли ноты и меморандумы, в апреле 1876 года взбунтовалась Болгария. Османы реагировали крайне жестоко: нерегулярные части — башибузуки — вырезали целые селения: по всей Болгарии погибли около 30 тысяч человек. Известия о кровавой бойне повергли в шок всю Европу (что, впрочем, не помешало правительствам продолжать политику невмешательства). «У каждого порядочного человека сердце обливается кровью при мысли о событиях на востоке, о презренной политике европейской, об ожидающей нас близкой будущности», — писал в дневнике российский военный министр Дмитрий Милютин. Он лучше других знал, что страна не готова к большой войне: реформирование и перевооружение армии как раз в разгаре, финансовое положение ее неблестяще. Оттого и сдерживал себя, как мог.

Летом 1876 года войну Турции объявили Сербия и Черногория. По всей России развернулась агитация в поддержку единоверцев. Славянские комитеты активно собирали средства, добровольцы толпами отправлялись к театру военных действий. Сербскую армию даже возглавил прославившийся кампаниями в Средней Азии генерал М.Г. Черняев, который инкогнито выехал на Балканы. В числе сторонников решительной политики оказались императрица и наследник престола. «И вот к концу лета все в России было отставлено на второй план, и только один славянский вопрос завладел всеми… — вспоминал позже издатель газеты «Гражданин» князь Мещерский. — Как вчера, помню этих старушек и старичков, на вид убогих, приносивших свои лепты для славянских братий в каком-то почти религиозном настроении».

Благородные чувства до поры до времени заставляли на многое закрывать глаза. Тот же Мещерский, «одержимый», по собственному признанию, «бесом братушколюбия», сам побывал тогда в Сербии и там обнаружил, что большинство добровольцев — настоящие авантюристы, многотысячные пожертвования уходят непонятно куда, а члены белградского руководства — лишь «более или менее искусные актеры, разыгрывавшие сообща комедию восстания и… эксплуатирования добродушной в своем энтузиазме России». Но все это не помешало ему, вернувшись, вновь активно включиться в славянское движение!

Между тем давление общественного мнения и невозможность добиться хоть какой-то солидарности от европейских держав угнетали русского императора. Как показала известный историк Л.Г. Захарова, Александр II был глубоко убежден в том, что войны надо избежать, но не мог все же оставаться равнодушным к тому, что задевало его чувства. «Постоянно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном положении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким? — делился он с Милютиным. — Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем последствиям европейской войны? Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России». Но спустя лишь несколько минут в том же разговоре государь произнес «Конечно, если нас заставят воевать…»

Из манифеста 12 апреля 1877
«…Исчерпав до конца миролюбие наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного достоинства. Турция отказом своим поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте Нашего дела, Мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем Нашим верноподданным, что наступило время, предусмотренное в тех словах Наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия… Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска Наши, Мы повелеваем им вступить в пределы Турции».

«Исчерпав до конца миролюбие…»

Выдержать отстраненную позицию не получилось. В конце июня 1876 года император к удивлению многих официально разрешил русским офицерам добровольцами отправляться на Балканы. В сентябре в крымской Ливадии он обсуждал необходимые приготовления к возможной войне, а 29 октября произнес в Москве знаменитую речь, почти отрезавшую стране путь назад. «Желаю весьма, — сказал его величество, в частности, — чтобы мы (то есть великие державы. — Прим. ред.) могли прийти к общему согласию. Если же оно не состоится, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно». Через три дня была объявлена частичная мобилизация.

Но даже после этого решительного шага возможность мирного решения еще сохранялась. Правительство Великобритании, наиболее воинственно настроенной против России, понимало, что сколотить антирусскую коалицию по примеру 25-летней давности непросто, да и английское общество, в целом не питавшее симпатий к русским, было все же сильно возмущено зверствами турок. Боевые действия турецкой армии, грозившие сербам полным разгромом, тем временем удалось остановить. Более того, послы пяти европейских держав собрались в Константинополе и смогли выработать некую общую позицию, требуя от османского правительства лишь изменить политику в отношении христианских подданных. Демарш этот, правда, потерпел неудачу, но мирные инициативы продолжались. 19 марта 1877 года в Лондоне был подписан протокол, опять содержавший «рекомендации» Стамбулу облегчить участь православных. Русский царь был уверен, что на эти незначительные уступки турецкое правительство пойдет, и уже готовился распустить мобилизованные части.

Он ошибся. В Турции возобладала «партия войны», и, надеясь на поддержку той же Англии, которая «другой рукой» ратифицировала протокол, султан безоговорочно его отверг. Отступать дальше после всех заявлений и авансов было невозможно. 12 апреля появился высочайший манифест: «…Исчерпав до конца миролюбие наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного достоинства. Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска наши, Мы повелеваем им вступить в пределы Турции».

Россия вступила в войну, заключив предварительно конвенцию с Румынией (в мае этот формальный вассал Стамбула провозгласил полную независимость), но поначалу ни румынские, ни сербские войска не участвовали в активных боевых действиях, ограничиваясь обороной собственной территории. Реальную помощь оказала в тот момент только отважная крошечная Черногория, на время оттянувшая на себя 50-тысячную армию визиря Сулеймана-паши. Конечно, положение черногорцев быстро стало отчаянным, но русские уже успели подготовить форсирование Дуная, и срочная переброска турок на это направление спасла их от полного разгрома (Австро-Венгрия обещала сохранять нейтралитет, выторговав себе за это из будущих «трофеев» Боснию и Герцеговину).

Тем временем автор первоначального генерального плана кампании генерал Обручев предложил новаторский по тем временам образ действий. В отличие от предыдущих войн с Турцией, когда русская армия увязала в осаде сильных придунайских крепостей и медленном вытеснении врага с территории севернее Балканского хребта, теперь предполагалось достичь успеха стремительным прорывом через этот хребет на юг и быстрым занятием Константинополя. Этот проект молниеносного наступления, предвосхитивший битвы ХХ века и навеянный явно опытом недавней Франкопрусской войны, подразумевал, что быстрота необходима России не только в военном, но и в политическом отношении. В том, что Турция в принципе проиграет войну, в Европе мало кто сомневался. Важно было, как отмечает историк Олег Айрапетов, продемонстрировать, что мы можем одолеть Турцию без особого напряжения и, значит, встретить дальнейшее давление держав не истощенными, а полными сил. И все как будто позволяло надеяться на успех этого замысла. В мае русские части на Балканах насчитывали около 250 тысяч человек, у турок было не более 200, причем разбросанных в крайнем беспорядке.

Барабанщик 10-го Малороссийского гренадерского полка, казак Терского казачьего войска, офицер-артиллерист и онбаши («десятник») турецкой пехоты времен Балканской войны 1877—1878 годов

Хронология войны
(Все даты по старому стилю)
Лето 1875 г. — начало восстания в Боснии и Герцеговине
Август 1875 г. — активизация Славянских благотворительных комитетов в России
Апрель 1876 г. — восстание в Болгарии
18 и 20 июня 1876 г. — Сербия и Черногория объявляют войну Османской империи
27 июня 1876 г. — Александр II разрешает русским офицерам отправляться добровольцами на Балканы
31 августа 1876 г. — переворот в Константинополе. К власти приходит новый султан Абдул-Хамид II — сторонник бескомпромиссной борьбы за единство империи
19 октября 1876 г. — Россия предъявляет Турции ультиматум о прекращении боевых действий против Сербии
29 октября 1876 г. — московская речь Александра II
1 ноября 1876 г. — Россия начинает частичную мобилизацию армии
11 декабря 1876 г. — 8 января 1877 г. — Константинопольская конференция послов европейских держав
15 января 1877 г. — российский посол граф Н.П. Игнатьев покидает Константинополь
19 марта 1877 г. — Лондонский протокол держав
12 апреля 1877 г. — манифест Александра II об объявлении войны
15 июня 1877 г.— переправа основных сил русской армии через Дунай
4 июля 1877 г. — штурм и взятие Никополя
7 июля 1877 г. — генерал Гурко берет Шипкинский перевал; корпус Осман-паши занимает Плевну
8 июля 1877 г. — первый штурм Плевны
18 июля 1877 г. — второй штурм Плевны
30 августа 1877 г. — третий штурм Плевны
6 ноября 1877 г. — взят Карс на Кавказе
28 ноября 1877 г. — Осман-паша сдает Плевну
13 декабря 1877 г. — начало перехода через Балканы
3 декабря 1877 г. — взята София
24—28 декабря 1877 г. — разгром корпуса Вессель-паши под Шипкой—Шейново
8 января 1878 г. — взят Адрианополь
19 января 1878 г. — прекращение боевых действий
1 февраля 1878 г. — британская эскадра входит в Мраморное море
19 февраля 1878 г. — в годовщину восшествия Александра II на престол подписан Сан-Стефанский мирный договор
1 июня — 1 июля 1878 г. — Берлинский конгресс
17 апреля 1879 г. — Великое народное собрание Болгарии принимает Тырновскую конституцию

Турецкий дебют

Но дело, как всегда на войне, потекло не так, как на штабных картах. Значительное время ушло уже на подготовку к пересечению реки. Лишь в середине июня основные русские силы смогли форсировать реку в районе Зимница-Систово. Впрочем, эта непростая операция была проведена образцово — совсем не там, где ожидал обманутый отвлекающими маневрами противник.

Затем армия разделилась: самый многочисленный Рущукский отряд под командованием цесаревича Александра Александровича двинулся на восток, Западный получил задачу занять город Никополь, а Передовой (им командовал бравый Иосиф Владимирович Гурко) — выйти к проходам в горных хребтах, занять их и пройти в Забалканскую Болгарию, откуда открывался прямой путь на столицу Турции. Инициатива целиком принадлежала русским, противник «играл черными». Более того, никакого стратегического плана он вообще не имел.

Но ему отчасти «повезло». Дело в том, что далеко на западном фланге русской армии как бы случайно остался очень сильный корпус, пожалуй, самого талантливого турецкого командира — Османа-паши. В начале кампании он как-то «выпал» из поля зрения штабов, увлекшихся занятием территории. И вот, в начале июля этот отряд стремительно выдвинулся к Плевне, ключевому городу-крепости на Дунайской равнине. Причем турок числом до 15 тысяч сначала проморгали румыны, потом не заметили (точнее, приняли за отбившуюся от основных сил группу) русские, которые заняли соседний Никополь, а в Плевну опоздали всего на несколько часов. Штурм совсем еще недавно пустого города, наспех предпринятый генералом Шильдер-Шульднером, захлебнулся в крови.

Поначалу неудаче не придали большого значения. Однако Плевна находилась как раз в центре стратегической линии, ведущей от Дуная к перевалам, и, не овладев ею, наступать дальше было опасно. Сюда перебросили дополнительные части, и 18 июля последовал новый штурм — силами уже 30-тысячного русского корпуса. И вновь неудача, сопровождавшаяся большими потерями — почти 8 тысяч убитых и раненых! Осман-паша успел создать прекрасные оборонительные линии и к тому же постоянно получал подкрепления от османского правительства.

В это время к югу от Балкан, куда успел выйти лишь Передовой отряд, появилась 60-тысячная армия Сулеймана-паши, и Гурко едва успел отойти к перевалам. Во время неожиданного перехода от наступления к обороне на всех участках наша армия оказалась в весьма невыгодном положении — с растянутыми коммуникациями и «дырявым» фронтом. Турецкое командование теперь даже разрабатывало планы вытеснения противника обратно за Дунай, и лишь несогласованность в действиях между пашами, а также стойкость отдельных наших частей и болгарского ополчения помешали их успеху.

Михаил Дмитриевич Скобелев (1843-1882)
Он стал самым ярким героем Русско-турецкой войны. Ко времени ее начала он был молодым (ему было всего 34!), талантливым и амбициозным военачальником, получившим известность благодаря решительным действиям при покорении Средней Азии. Начальство его недолюбливало, и поначалу Скобелев оказался в действующей армии без определенной должности. Вскоре, однако, он прекрасно проявил себя при взятии города Ловеча, затем — при третьем штурме Плевны, а переход через Балканы и успешные действия у Шейново прославили его имя на всю Россию. Этот эпизод войны, с которого мы начали нашу статью, изображен на знаменитой картине Верещагина. Белый генерал был убежденным панславистом и сторонником взятия Константинополя. Скобелев воевал не только геройски, но и… хозяйственно. Вот, скажем, полковник Духонин, отряд которого расположился на горе Св. Николая на Шипкинском перевале, писал об условиях стояния на перевале следующее: «Ни в одной траншее огня развести нельзя, одежда всех офицеров и солдат изображает... сплошную ледяную кору... солдаты с чрезвычайными усилиями поддерживают в хорошо смазанных маслом ружьях исправное действие затвора и выбрасывателя, постоянно приводя их в движение окоченевшими пальцами». Армия Радецкого потеряла от обморожений и болезней больше солдат, чем в боях. Радецкий, в остальном отважный и «положительный» генерал, не очень любил посещать солдат. Знал только рапортовать по начальству: «На Шипке все спокойно». Вот так «спокойно» от проблем с содержанием и морозов русские потеряли на Шипке около 11 000 человек больными и обмороженными! А ведь наши войска все-таки «сидели» на Шипке не зря — они прочно удерживали проходы через Балканы. Многое изменилось, когда за дело взялся Скобелев. Получив от Радецкого указание подготовить колонну к переходу через Балканы, он развернулся во всей красе. Скобелев принялся заботиться о солдатах: велел закупать по округе сапоги, полушубки, теплое белье, продовольствие и фураж для скота, вьючные седла и прочее. А помимо этого, генерал озаботился заменой тяжелых солдатских ранцев легкими холщовыми мешками, в которых по его приказу каждый рядовой тащил с собой… сухое полено! И пусть штабные посмеивались над генералом-«интендантом»: зато во время перехода через Балканские горы в его отряде не оказалось ни одного обмороженного. А в других отрядах люди продолжали выбывать из строя... Новый взлет популярности и карьеры Скобелева пришелся на начало 1880-х годов: блестяще проведенный Ахалтекинский поход в Туркмении принес ему лавры самого талантливого русского полководца. Тогда же он испортил отношения с Александром III резкими публичными выступлениями с критикой якобы «антирусской» и прогерманской внешней политики правительства. В ночь на 26 июня 1882 года, которую он провел в московской гостинице «Англия», пользовавшейся очень сомнительной репутацией, генерал от инфантерии Скобелев неожиданно умер от сердечного приступа, не дожив даже до сорока лет.

Миттельшпиль

Итак, пунктами, где решался теперь исход борьбы, стали Плевна и важнейший балканский перевал, Шипкинский.

Геройски отбив возле Шипки упорный натиск превосходящих сил (при этом прекрасно проявили себя болгарские ополченцы), русские части перешли здесь к позиционной обороне, затянувшейся до 27 декабря. Крайне неудобная позиция, тяжелейшие условия, рано ударившие в горах морозы — все это привело к очень большим жертвам (около 10 тысяч человек), причем в основном не от пуль, а от обморожений и болезней. Один из офицеров свидетельствовал: «…сгибание рук почти невозможно, ходьба весьма затруднительна, свалившийся с ног человек без посторонней помощи подняться не в состоянии, в 3—4 минуты его заносит снегом…»

Но все же еще самым тяжелым эпизодом войны явился третий безуспешный штурм Плевны. Он был предпринят 27—30 августа, специально к именинам императора и вопреки мнению тех, кто считал, что необходим не штурм, а правильная осада. Лишь отряду Скобелева ценой невероятного упорства удалось частично преуспеть и продвинуться, но поддержки он так и не получил. В результате — вновь огромное число погибших: 13 тысяч русских и еще три тысячи румын, влившихся накануне в действующую армию.

В Ставке настроения стали близки к паническим. Командующий великий князь Николай Николаевич даже предложил ретироваться в Румынию, чтобы переждать зиму, но Александр, поддержанный Милютиным, проявил тут твердость и велел приступить наконец к планомерной осаде Плевны, для чего даже вызвал из России лучшего отечественного фортификатора генерала Тотлебена. Разумеется, конечный исход войны сомнения у императора не вызывал. Силы и средства противников слишком неравны. Победа неизбежна. Иное дело, что давалась она ценой несоразмерно большей, чем ожидалось. Увы, отчасти это было закономерно. Как ни взывал военный министр к необходимости «внушить начальникам войск бережливость на русскую кровь: если рассчитывать только на одно беспредельное самоотвержение и храбрость русского солдата, то в короткое время будет истреблена вся русская армия», — солдаты гибли тысячами. А в обществе, как ни странно, были и такие настроения: «Погибают и сотни, и тысячи смертью героев, и новые сотни и тысячи даст русский народ — героями не оскудела земля русская», — патетически восклицала либеральная газета «Голос», сообщая о потерях на Шипке.

Как бы там ни было, 28 ноября, истощив все запасы, Осман-паша предпринял отчаянную попытку прорваться, но не преуспел и сдался вместе со всей своей армией, увеличившейся к тому времени до 40 тысяч человек. А еще до падения Плевны на военном совете было решено не откладывать общее наступление до весны. Решение это означало, что горные перевалы будут преодолеваться зимой, в лютый мороз.

Первым через западные отроги двинулся неутомимый Гурко, разбивший противника у Софии, а затем у Филиппополя (Пловдива). Самое упорное сопротивление русские части встретили в центре, у той же Шипки и Шейново, где лишь ценой тяжелейшего броска и опять-таки потерь в самом конце декабря был окружен и взят в плен Вессель-паша с 25-тысячным корпусом (особо отличился тот же Скобелев). Дальнейшее наступление развивалось стремительно, и уже 8 января наши войска вошли в Адрианополь (Эдирне, на территории современной европейской Турции). Казалось бы — все! Османская империя рушится?!

В шаге от Святой Софии

В конце января, после заключения временного перемирия, вездесущий князь Мещерский оказался в Стамбуле и обнаружил: многие здесь убеждены, что русские войска вот-вот вступят в столицу Османской империи. По его словам, по этому поводу в городе даже началось сооружение каких-то «трибун для публики». Однако всего через пару дней выяснилось, что великий князь Николай Николаевич получил приказ остановить войска в Сан-Стефано (местечке всего в 10 километрах от Константинополя). «Разумеется, ответа на вопрос: отчего? — я тогда получить не мог, но замечательно, что и до сего времени мне не удалось на этот вопрос получить ясный ответ…» — замечал Мещерский в воспоминаниях. Князь, конечно, лукавил. Он отлично знал: главной причиной остановки армии были бурные протесты Великобритании и угроза новой войны — на этот раз с самой могущественной европейской державой, к которой к тому же вполне могла присоединиться Австрия. Просто, по мнению князя, которое разделяли в то время многие и в России, и в Дунайской армии, заняв столицу и обретя контроль над проливами, петербургское правительство получило бы столь сильный аргумент против всей Европы, что рискнуть стоило. Однако в «верхах» возобладала иная точка зрения.

…Наступила пора дипломатических игр. В британской прессе началась настоящая антирусская истерия. После некоторых колебаний флот ее величества королевы Виктории вошел в Дарданеллы, превратившись в зримый и весомый аргумент в давлении на Россию. Между тем 19 февраля представители России и Турции подписали предварительный мирный договор, известный как Сан-Стефанский. Условия его казались необычайно выгодными. Сербия, Черногория и Румыния получали полную независимость и территориальные приращения, образовывалось огромное Болгарское княжество (формально вассальное). Россия получала утраченную после Крымской войны Южную Бессарабию и некоторые территории в Закавказье. Этот договор был с восторгом встречен в России и с крайним возмущением — в европейских столицах. Впрочем, уже тогда возникла версия, что туркам удалось провести русских дипломатов: соглашаясь на значительные территориальные уступки, они-де ожидали и даже провоцировали резкую реакцию Запада, закономерно посчитавшего, что Россия пытается сделать из обширной Болгарии своего сателлита и с его помощью безраздельно хозяйничать на Балканах.

Финал: Сан-Стефанский триумф, Берлинский позор

Опираясь на прецеденты — Парижский мир 1856 года и Лондонскую конвенцию 1871-го, державы потребовали рассмотрения и утверждения (читай — пересмотра) двустороннего договора на общеевропейском конгрессе. Он открылся в Берлине 1 июня 1878 года. Под давлением Великобритании (которую представлял премьер-министр и лидер партии тори, последовательный противник России Бенджамин Дизраэли) и Австро-Венгрии, при одобрении Франции и полном самоустранении Германии (в Петербурге напрасно рассчитывали на поддержку Бисмарка) России пришлось уступить по многим пунктам. Болгария была разделена на две части, причем более обширная и богатая, южная ее часть, названная Восточной Румелией, ставилась в вассальную зависимость от Турции. Существенно урезались территории Сербии и Черногории, Австро-Венгрия получала право оккупировать Боснию и Герцеговину, а Англия — Кипр. «Берлинский трактат, — писал министр иностранных дел 80-летний князь Горчаков императору, — есть самая черная страница в моей служебной карьере». — «И в моей — тоже», — признал Александр II.

Подписание Берлинского трактата 1 июля 1878 года

Между тем сложившаяся ситуация едва ли оставляла России выбор и какие-либо ресурсы противодействовать давлению держав. В полной мере сказывались последствия затяжной войны. По признанию Милютина, «военные силы так расстроены войной, так разбросаны, что никакого вероятия успеха» в новой войне не предвидится. Да и финансовое положение страны стало просто критическим. Война, стоившая России более одного миллиарда рублей — суммы, равной двум ее годовым бюджетам, привела к инфляции и падению курса рубля.

Но главное все же в ином. Неудовлетворенность русского общества результатами войны имела, по справедливому наблюдению Мещерского, «роковое значение в истории русской внутренней государственной жизни». «Состояние какого-то всеобщего глухого недовольства и недомогания» сыграло немалую роль в обострении того внутриполитического кризиса, который привел к разгулу народовольческого террора, убийству 1 марта 1881 года Александра II и смене политического курса при новом самодержце. Нельзя также не признать, что если Россия стремилась утвердить на Балканах свое влияние, то достичь этой цели соразмерно понесенным жертвам ей не удалось, причем отнюдь не из-за итогов Берлинского конгресса. На деле, кстати, Турция так и не смогла установить контроль над Восточной Румелией, и уже в 1885 году две части Болгарии фактически объединились. Однако тогда же испортились ее отношения с Россией, и дело дошло даже до разрыва дипломатических отношений, восстановленных только в 1896 году. Выяснилось также, что правительства Сербии и Румынии склонны ориентироваться не на Восток, а на Запад. Пророссийская ориентация опять возобладала здесь только в начале XX века, и с Освободительной войной эта смена курса уже не была связана. Взаимоотношения молодых балканских государств также оказались далеко не идиллическими, и сербо-болгарская война 1885 года стала лишь грозным предвестником конфликтов, приведших уже в начале XX века к резкому обострению противоречий между Сербией, Болгарией, Румынией и Грецией. Кроме того, Сербия так и не смирилась с аннексией Боснии и Герцеговины австрийцами. В результате Балканы превратились в настоящий «пороховой погреб Европы», в очередной, но, увы, далеко не в последний раз взорвавшийся в 1914 году.

Жертвы и потери
Общие потери в войне, по официальным данным российского Главного военно-медицинского управления (Российский государственный военно-исторический архив), составили с нашей стороны 202 тысячи. С войны вернулось 35 тысяч инвалидов, среди погибших было много умерших от болезней. Потери турок в отечественной литературе не приводятся. В некоторых источниках говорят о 30 тысячах убитых и 90 000 погибших от болезней, но цифры, скорее всего, занижены, и о достоверности их судить сложно. Были огромные жертвы среди мирного населения Балкан: в одной только Болгарии в ходе подавления апрельского восстания 1876 года жертвами резни стали около 30 тысяч человек.

Была ли альтернатива?

Что случилось бы, решись наши войска войти в Константинополь до ввода английской эскадры в Мраморное море? С военной точки зрения такой шаг был не только оправдан, но даже логичен… при условии готовности России идти до конца в противостоянии с Британией и Австрией. Это означало бы курс на эскалацию конфликта, и дальнейшее развитие ситуации всецело определялось бы тем, пойдет ли Британия на войну или предпочтет искать компромисс. На этот вопрос ответа в Петербурге не знали, и опасения перед первой перспективой перевесили (память о Крымской войне еще была свежа).

Однако согласитесь: оккупация турецкой столицы явилась бы блестящим блефом, достойным настоящего игрока. И если бы план неожиданно сработал, наша страна уж как минимум получила бы дополнительный аргумент в споре с державами на Берлинском конгрессе. Ну, а если нет… Можно и нужно утешаться тем, сколько русских жизней спаслось от возможной бойни.

Игорь Христофоров, кандидат исторических наук

Исправлено [Tomahawk] (21.07.07 23:34)