Глава нижегородской общественной организации «Комитет против пыток» Игорь Каляпин рассказывает, как бороться с повсеместным произволом милиционеров.

Наша организация возникла вокруг дела Михеева. В далеком 1998 году двадцатилетнего Алексея Михеева из Нижнего Новгорода обвинили в изнасиловании и убийстве некой девушки, которую он подвез с работы, — обвинили только на том основании, что в этот день девушка домой не вернулась, а он был последним, кто ее видел. Алексея, сотрудника милиции, 10 суток подряд пытали электротоком его собственные коллеги. На десятый день, не выдержав очередного подключения, Михеев сознался в изнасиловании и убийстве, но во время написания явки с повинной выбросился из окна: врачи с трудом спасли ему жизнь, и в результате полученной травмы он стал инвалидом-колясочником. А на следующий день девушка вернулась домой. Живая, здоровая и не имеющая к Алексею ровно никаких претензий.

Нужно сказать, что на день раньше в убийстве той же девушки сознался и товарищ Алексея; его тоже пытали в течение недели — так, на всякий случай. Под пытками от него требовали сознаться, где зарыт труп, он наугад тыкал пальцем в какие-то места на карте, просто для того, чтобы получить трех-четырехчасовую передышку, потому что, пока сотрудники милиции ехали в лес осматривать очередную площадку, его переставали пытать. Труп не находили, пытки продолжались, этот парень указывал очередную точку на карте, чтобы на какое-то время избавиться от кошмара, и все повторялось снова — весь Сретенский бор в Нижегородской области изрыли ямами.

Несмотря на чудовищность происшедшего, прокуратурой тогда было вынесено 26 постановлений о прекращении этого дела с формулировкой «виновных нет». Все 26 раз мы ходили в суд и обжаловали очередное постановление. И каждый раз суд принимал решение о возобновлении разбирательства. Это, к сожалению, типичная картинка: некоторыми делами мы занимаемся три года, некоторыми — пять лет. Но мы всегда доходим до конца и никогда не бросаем дела, за которые взялись: сотрудники милиции, которых обвиняют в применении пыток и жестоком обращении, рано или поздно садятся в тюрьму. А следователи прокуратуры по-прежнему саботируют расследования или занимаются ими из-под палки. Часто следствие из-за этого становится неперспективным: если осмотр места происшествия или медицинская экспертиза потерпевшего не сделаны вовремя, то проводить эти следственные действия через месяц-другой уже не имеет смысла.

Что касается дела Михеева, два милиционера получили сроки. Но в отношении Алексея было совершено два преступления: одно — милиционерами, которые пытали его и его товарища. А второе, не менее тяжкое, совершал в течение семи лет следователь прокуратуры, который пренебрегал своими должностными обязанностями. Мы много раз пытались поставить вопрос о дисциплинарной ответственности следователей — дело в том, что уголовная ответственность в этом случае законом не предусмотрена, — но нам объясняли, что следователи «просто ошибались». Все семь лет и все 26 раз.

Но все равно мы добились многого: на сегодняшний день при нашем содействии осужден 71 сотрудник милиции по пяти регионам. Согласно всероссийскому социологическому исследованию, каждый пятый житель страны сталкивался с насилием со стороны правоохранительных органов. Это происходит даже не часто, а повсеместно, буквально во всех регионах без исключения. Вообще, специально для таких ситуаций и существуют органы прокуратуры, и в частности следственный комитет, который обязан разбираться с каждой жалобой на превышение должностных полномочий. Но практика показывает, что если гражданин России обращается в следственный комитет с жалобой на незаконные действия сотрудников милиции, то даже при наличии явных доказательств все разбирательство заканчивается отказом в возбуждении уголовного дела. Прокуратура через неделю или две уведомляет потерпевшего, что факта не было, гражданин заблуждается, никто его не бил, а если и били — то правильно. Система не работает. Наш многолетний опыт показывает, что прокуратура осуществляет самый настоящий саботаж. Никакого расследования они чаще всего не проводят, а пытаются скрыть следы милицейских преступлений.


Выход, который в этой ситуации кажется мне единственно верным, — попытаться вместо прокуратуры сделать ее работу. Чем мы и занимаемся. Но вы понимаете, что каждое такое судебное решение в нашу пользу — всего лишь маленький шажок. Мы таким образом просто заставляем следователя взяться за расследование, от которого он всячески уклоняется. И это совсем не значит, что наше дело будет выиграно: прежде чем мы дойдем до финиша, мы по 10-15 раз отменяем незаконные постановления о прекращении расследования. Это долгая и кропотливая работа. К сожалению, наша организация работает в реактивном режиме — когда граждане жалуются на преступления со стороны правоохранительных органов, мы делаем ровно то, что обязана делать прокуратура, точнее, следственный комитет при прокуратуре. У нас нет задачи заменить собой прокуратуру. У нас задача совершенно другая — с процессуальными документами в руках показать руководству прокуратуры те системные сбои, которые существуют в ее работе. Я абсолютно убежден, что проблема произвола и пыток в милиции — прежде всего проблема крайне неудовлетворительной работы прокурорского следствия. Это они устанавливают планку насилия, которая существует в российской милиции. Потому что милиция работает так, как ей разрешают работать. И пока прокуратура говорит, что «у нас невиновных не бьют», все будет продолжаться.

А сам процесс выглядит так: к нам поступает заявление от гражданина о том, что он был избит или подвергался пыткам и просит оказать ему юридическую помощь. У нас работают профессиональные юристы, которые официально вступают в процесс на стороне заявителя, они и начинают вместо следователя прокуратуры собирать доказательства, приобщать их к официальному расследованию, которое ведет прокуратура, и следить за тем, чтобы следователь эти доказательства правильно оценивал и принимал процессуальные решения в соответствии с законом. То есть они проводят обычное, стандартное расследование, каким оно должно быть в идеале. Все это происходит при вялом сопротивлении со стороны прокурорского следствия — мы вынуждены постоянно с ними судиться. Наш юрист заявляет следователю, что необходимо провести такие-то конкретные действия, и дальше идет перечень из двадцати пунктов: осмотреть место происшествия, направить заявителя на освидетельствование, допросить таких-то и таких-то очевидцев, которых мы установили, проведя вместо следователя прокуратуры поквартирный обход... Мы находим свидетелей, мы обнаруживаем источники доказательств, и мы потом должны заставить следователя, тыкая его носом в доказательства, с этим делом разобраться. А следователь, в свою очередь, пытается найти какие-нибудь отговорки для того, чтобы наше ходатайство не удовлетворять, или затягивает сроки исполнения следственных действий. Тогда мы идем в суд, обжалуем действия или бездействие следователя, и, как правило, дело выигрываем — примерно в 75% случаев.

На постоянной основе наш комитет работает в пяти субъектах Федерации — Нижний Новгород, Оренбургская область, Республика Марий-Эл, Республика Башкортостан и Чеченская Республика. Там есть наши филиалы и отделения, но время от времени, когда происходят особенно масштабные безобразия, мы выезжаем и в другие регионы. Последнее громкое дело было в Краснодарском крае, где 28 человек были избиты Сочинским ОМОНом, устроившим настоящую зачистку в поселке Нижнее Макопсе Лазаревского района. Жителей целого поселка избили, 23 человека были признаны потерпевшими. Формального повода для таких действий со стороны ОМОНа не было вообще: на протяжении некоторого времени ГУВД Краснодарского края пыталось уверять общественность в том, что это была проверка паспортного режима, а подвыпившие люди реагировали на нее неадекватно, и милиционеры просто несколько перестарались.


В Чечне у нас есть два дела, которые мы довели до суда. Это преступления, совершенные военнослужащими федеральных войск — в первом случае трое военных попытались ограбить, а потом убили несколько мирных жителей, которые им подвернулись под руку. Все трое осуждены Ростовским окружным судом и приговорены к большим срокам заключения, а потерпевшие впоследствии получили компенсацию. Это, кстати, очень важный элемент нашей работы — мы обязательно добиваемся выплат компенсаций за счет казны Российской Федерации. На сегодняшний день наши потерпевшие получили около 18 млн рублей: часто эти средства необходимы им, чтобы поправить здоровье — из столкновений с милицией люди выходят с серьезными травмами. Вдобавок это официальное признание вины государства перед потерпевшими. Для них компенсации очень важны — это форма психологической реабилитации. Мы ведь имеем дело не просто с человеком, которого избили, а с гражданином, который получил травму от человека в погонах: сапогом по морде ему засветил представитель власти и государства, а не хулиган на улице.

Наш второй случай в Чечне незамысловат: некий контрактник, у которого от собственной безнаказанности расшаталась система координат, поймал такси, доехал, куда хотел, а вместо платы за проезд сунул водителю гранату, из которой выдернул кольцо. Контрактник выпрыгнул из машины и отбежал, а через секунду машина взорвалась. Кстати сказать, преступления, которые сейчас совершаются в Чечне, расследуются еще хуже, чем раньше — похищения, бессудные казни демонстративно не расследуются. Следователи свое бездействие совершенно открыто объясняют тем, что «жить хотят». То есть боятся чеченских силовых структур.

Если говорить о количестве посаженных милиционеров, то наибольшего успеха мы добились в Нижнем Новгороде. Но успех ли это? Десять лет назад, когда я только начинал заниматься этой деятельностью, я считал, что как только исчезнет эффект безнаказанности, как только мы отправим хотя бы пятерых милиционеров за решетку, ситуация радикально изменится. Мы отправляем за решетку пятерых милиционеров в год, но сказать, что ситуация стала лучше, я не могу.

Мы стараемся не брать в производство больше ста жалоб в год в одном регионе: мы вводим ограничения — например, в Нижегородской области и в Чеченской Республике у нас действует правило, что если с момента события прошло больше шести месяцев, то мы этим делом заниматься не будем. Эти ограничения — искусственные. Они связаны исключительно с тем, что мы обладаем ограниченными ресурсами. Расследовать более 20-30 дел одновременно в регионе мы не сможем. Если мы возьмем большее количество дел, мы ни одного не сделаем качественно, и ни одно не дойдет до суда. По пяти регионам, соответственно, мы берем 500 заявлений.

Сейчас у нас в Нижнем Новгороде идет процесс по делу Якимова: это молодой человек 30 лет, которого пытались убить сотрудники милиции. Дело в том, что они крышевали таксистов на городской площади, и двоюродного брата потерпевшего Якимова, таксовавшего на этой территории, пытались оттуда выгнать. Таксист обратился за помощью к Якимову, тот приехал разбираться с проблемами родственника, и выяснилось, что крышеванием занимались люди из местного уголовного розыска. Они, попивая пивко, притащили Якимова в РУВД. В течение ночи его методично избивали, надевали ему на голову полиэтиленовый пакет, а когда жертва начинала задыхаться, в пакет плескали пиво. Якимов вдыхал глоток воздуха, захлебывался пивом, и в тот же пакет его рвало. Потом его затащили на импровизированную дыбу, вывернули плечевые суставы, порвали связки на руке. В шесть утра милиционеры протрезвели и повезли его к Волге — топить в проруби на Гребном канале. Они столкнули его в эту прорубь в наручниках, но в последний момент сообразили, что наручники-то — казенные! Якимова вытащили обратно, сняли наручники, и вот тут парню каким-то чудом удалось бежать. Спасло его то, что брат-таксист знал, куда повезли Якимова, и всю ночь дежурил неподалеку от РУВД. Он видел, как Якимова выводили в наручниках, и поехал вслед за ним. В итоге братья заскочили в машину и уехали — стрелять в них не решились, чтоб не привлекать внимания.

Парень спасся, но целый год ему отказывали в возбуждении уголовного дела. На него самого завели уголовное дело. Несколько раз сотрудники милиции пытались похитить его дочь. Следователь прокуратуры ему намекал, что дело до суда не дойдет.

Но дело в суде, сотрудникам милиции предъявлено обвинение по трем статьям УК. И я так думаю, что через месяцок они у нас сядут. Причем надолго.

12 августа 2010, 13:00
http://esquire.ru/human-rights-activists