-32. Воздух ещё не совсем прозрачный из-за утреннего инея, осыпающегося на землю. Добрели по снежному полутораметровому целику до леса. Руки и ноги напрочь закоченели и уже, кажись, не жили нормальной жизнью. Ух милляать, нам ещё до огонька топать и топать! Лыжи проваливаются почти на пометра в рыхлый снег: наста нет, январь... Минут 15 потратили на то, чтобы вскарабкаться на небольшой, но крутой бугор на лыжах да со всеми нашими походными прибамбасами. В итоге, откинув лыжи нафиг, собрала большую часть провизии и утащила к месту засады. Вернулась, помогла милому маленькому другу подняться с оставшимся необходимым хламом. Взяла его лыжи под мышку. Вместе уже неспеша потащились по моему косолапому следу, на ходу через ворот и рукавицы спокойно вентилируя лёгкие. Пришли, разгребли/растоптали наше местечко. Наломали и стащили в кучу сушняка. Налегали на лиственничный: дабы запах костерка и будущего чая был особо дурманящим. Бросили комочек чистой бересты на снег, на него шалашиком нагромоздили самые мелкие и самые сухие веточки, в четыре руки запалили. После долгих мучений, терпеливо принятых от колючего мороза, с тихим подвыванием склонились над костром и уже старались не выбираться за пределы ласкающей теплом атмосферки огня. Тысячи, тысячи метров вокруг насквозь во льду! Пока я настраивала костёр, милый маленький друг выпотрошил карманы своего рюкзачка и, сколько мог дотянуться, развесил по веткам всех вокруг растущих деревьев приготовленные с вечера игрушечки: разноцветные блестящие фантики на ниточках. В глазах запестрило-замелькало-заблестело. В костре стали намечаться добротные угли. Нагребли в чайник доверху снежка и поставили таять. Получился сантиметр воды с плавающей в ней шугой. Попозжа досыпали снег кружками. С особым упоением, закусив губу и сосредоточённо нахмурив лбы, торопливыми хищническими движениями достаём и складываем в кучу съестные припасы, составляющие основную часть багажа. Яки заморские  диковинки, аккуратно раскладывали на газетке хлеб, балык, сало, да фуфло какое-нибудь, купленное в магазинчике в честь праздника души - похода. Усё. Сели. Разлили кипящий чифир, не дав ему толком настояться. угнездили кружки в снегу. Кромсаю ножищем податливый верх консервной банки. Заношу над нею вилку, вонзаю в содержимое зубья и щедро вытягиваю хороший кусок рыбы. Вожделенно приближаю его ко рту, обхватываю губами и плотно-плотно прижимаю их к железу вилки... Шок не дал выкрикнуть, только сдавленное мычание, которое привело в панику моего милого маленького друга. Валюсь на снег, одной рукой вжимаю в кровоточащие губы рукавицу, другой рукой смертной хваткой держу оторванную от губ вилку. Через несколько секунд медленно открываю зажмуренные глаза, смотрю на милого маленького друга и начинаю хохотать. Он молча смотрит на меня глазами безропотного наблюдателя и, ёжась, сжимает руки между коленками. Встаю, протягиваю ему его кружку, поднимаю свою. Чёкаемся. Свою ставлю на место. Впериваюсь глазами в милого маленького друга и, играя взглядом, с азартом, сначала шепотом, потом всё громче, затягиваю нашу походную речёвочку-песенку: "Кара-кара-кара... а утки хама-хама, ча-выы-чу хоо-чешь?.. ать! ать!.." поднимаюсь и, сгорбившись над пышущим жаром костром, начинаю нашу обрядную танцульку. Дружочек берёт тарелку и в такт упоённо колошматит по ней вилкой... Тайга трещит по швам. Дорбое утро.


обрекая темку на неактуальность, всё же надеюсь уловить в чьих-то глазах понимающие искорки:)