В этом городе грязи
и сухого дождя
ум на разум залазит
как портрет на вождя.

Здесь, в унынии тихом,
где достаточно двум
фокусировать криком
свой логический зум

на предмет обольщенья
(не иначе любви)
в результате скрещенья
и моста и Оби,

я, подобно сороке
искусавшей свой хвост,
наплету эти строки
в человеческий рост.

Пусть качает аорта
и пульсирует. В ней
не последствия спорта,
но состав поважней.

Пусть рожденье - всего лишь
есть призыв на межу,
но коль смерти позволишь,
я спасибо скажу

за размахи и сечи
своих узких плечей.
Двадцать лет, двадцать свечек.
Незадутых свечей.

Дальше взора не кинешь
сколь пространство не мерь,
и рулеткой не вынешь
возмещенье потерь.

Сколь не шарь по карманам
по своим, по чужим
кроме грубостей дамам
только сном одержим.

Некрещеная совесть
с неизвестной поры
лучше вписанной в повесть
о младенце главы.

Не спасая от страха,
бережет от стыда,
и чем ближе рубаха,
тем оно навсегда.

Ныне обыкновенье
мириады людей
уводить в заблужденье
все левей и левей

стало строгим законом.
Что, войдя в магазин,
  видишь ценник на голом
отражении витрин.

Я писал эти строки,
не нуждаясь ни в чем,
но в ужатые сроки
прижимаясь плечом,

будто глаз чей-то зоркий
как посол чепухи,
прыгнул с горки на горку,
сочиняя стихи.

будто взглядом нащупал
бездорожье, небес
алебастровый купол
и заснеженный лес,

Изумрудом горящий,
Чистый елочный мед.
Катафалк с уходящим,
ослепительный лед.

И тогда перешеек
Отворяя засов
Позволяет на берег
Сбросить несколько слов,

И щепотку мгновений.
Но не хватит песка,
ни бокальных шипений,
ни хлопков у виска,

чтобы вынести новый,
замаячивший год
под прощание Вовы,
поздравления под.

Что пожнем, что окинем
своим взором – люблю.
И кондуктору в синем
подаяние даю.

Исправлено цЫнк (09.08.09 19:49)