ПЕРВЕНСТВО «УРОЖАЯ»
Это произошло в стародавние времена, когда ещё существовало спортивное общество «Урожай», объединявшее многочисленные коллективы физкультурников и спортсменов, живущих в сельской местности нашей необъятной страны. Казалось бы это произошло совсем недавно — так живо всплывает в памяти каждая деталь события, но в то же время, вдумавшись, понимаешь, какое огромное число лет минуло. В ту пору, даже страшно подумать — не было лайкровых велосипедных трусов, а вместо них, гонщики применяли хлопчатобумажные и шерстяные. Впрочем, никого это не смущало, поскольку, никто не знал, что когда-нибудь, в далёком будущем, появятся такие замечательные трусы, ездить в которых на велосипеде, станет просто удовольствием. А пока приходилось терпеть все те невзгоды, которые вызывали эти убогие изделия отечественной трикотажной промышленности.
И то сказать, хлопчатобумажные трусы обладали удивительно устойчивыми свойствами, делающими их малопригодными для прямого назначения. За время тренировки, они так сильно вытягивались, что начинали болтаться на гонщике, как флаг на ветру. Причём, совершенно не помогало то обстоятельство, что спортсмены брали трусы на несколько размеров меньше и, чуть ли не с мылом натягивали на себя перед тренировкой. Кроме того, трусы эти оказывались ещё и значительно короче необходимого, и непомерно вытягиваясь в процессе эксплуатации в ширину, в длину вытягиваться отказывались напрочь. Это основные недостатки подобных трусов. К дополнительным недостаткам можно причислить следующие: они имели малоэстетичный вид — вспотевший гонщик выглядел, как обоссавшийся. Ткань начинала вонять после трёх-четырёх тренировок, и этот невыносимый запах невозможно было истребить ни новаторскими способами стирки, ни увеличением её интенсивности и протяжённости. Кроме того, они стремительно изнашивались, что впрочем, можно отнести к разряду достоинств — с глаз долой — из сердца вон. Но на смену предыдущим трусам приходили новые, с абсолютно такими же свойствами.
Существенно более приличными были трусы шерстяные. Хотя они обладали теми же незабвенными свойствами, что и хлопчатобумажные, но кое что их всё же отличало в положительную сторону. Во-первых, далеко не каждая пара воняла, а это обстоятельство являлось существенным на пути прогресса. И вытягивались они меньше. Правда, изнашивались также устрашающе быстро и летом в них было жарковато, но это также никого не смущало, и среди гонщиков, шерстяные трусы считались более продвинутыми. Иногда, а это было крайне редко, попадалась пара, обладающая уникальными свойствами — тонкие, почти сохраняющие первоначальный размер, почти не натирающие задницу, почти приятно сидящие на теле. По мере износа с такими трусами жаль было расставаться, и кое-кто из гонщиков, всеми способами, пытался продлить им жизнь. И продлевали. И на многие годы.
А вот теперь вернёмся к спорту. Естественно коль скоро, общество было спортивным, оно проводило соревнования. Обычно соревнования на первенство «Урожая» проходили в каком-нибудь райцентре и состояли из нескольких этапов. Как правило, это был раздельный старт на 25 км, команда на 50 км и группа километров на 150. Первый этап начинался во вторую половину пятницы, остальные продолжались в выходные дни. Итак, в пятницу гонщики на автобусах прибыли в один из райцентров, и после непродолжительных приготовлений, началась гонка. К вечеру она закончилась и гонщики были предоставлены самим себе. Надо сказать, что такое мероприятие, как первенство «Урожая» — значительное событие для сельской местности, и все без исключения местные жители живо интересуются им, несмотря даже на полную непринадлежность к велоспорту. Однако, наиболее заинтересованными, почему-то, оказываются молодые девушки. Они страстно аплодируют каждому гонщику, прибывающему на финиш, независимо от занятого им места. Кстати, гонщики также симпатизируют девушкам, ведь, сельские девушки, воспитанные в благоприятных экологических условиях сибирского села, чрезвычайно аппетитны.
Наш герой не был чужд этих естественных качеств, упомянутых выше по ходу повествования. Заняв 89 место среди 92 участников, он тем не менее, не отчаивался, ибо заранее был уверен, что по итогам трёхдневных соревнований, в общей классификации непременно займёт последнюю строчку, а потому был бодр и весел. После завершения первой по регламенту гонки и объявления результатов, он на своём белом блестящем велосипеде обследовал населённый пункт, в который на этот раз его занесла судьба. Накрутившись по окрестностям, он наконец оказался возле дома культуры, на крыльце которого сидели вышеупомянутые девушки, лузгающие семена подсолнечника. Они с нескрываемым интересом рассматривали проезжающего мимо героя недавней гонки. Герой заметил их и решил притормозить, с целью обоюдоприятного знакомства.
Рассказ нуждается в пояснении, чтобы картина происходящего стала не то чтобы яснее, но ярче, и заиграла на солнце дополнительными оттенками. Герой наш, как можно догадаться из повествования, был гонщиком весьма продвинутым. Он и сам знал себе цену, а особенно гордился своей ловкостью, поскольку скоростные качества его сильно отставали от самомнения. Коль скоро, он был гонщиком продвинутым, то и трусы у него были продвинутые — шерстяные. Мало того, трусы ему достались удачные (теперь-то мы знаем, что означает словосочетание «удачные трусы»). Вот только жаль, что произошло это давненько, и трусы так износились, что мотню (по нынешней терминологии — памперс) пришлось взять от других трусов (ещё более древних) и при помощи ниток пришить к этим. Кстати, герой наш был мастер на все руки. Он даже нитки подобрал того же цвета, что и сами трусы — так что фальсификацию заметить было невозможно. По крайней мере, он на это уповал.
Итак, герой, будучи ловким гонщиком, решил поразить местных столь аппетитных девушек, поглощавших подсолнечные семена на крыльце дома культуры, каким-нибудь трюком. Он решил проделать соскок с велосипеда назад. Трюк этот проделывается следующим образом: на скорости около 15 км/ч выполняющий резко надавливает на верхнюю педаль, тем самым выбрасывая велосипед из-под себя вперёд, соскакивает на землю, а велосипед, устремившийся было вдаль, ловит рукой за седло. В случае успеха, это упражнение выглядит довольно эффектно, а выполнивший его становится в глазах благодарных зрителей, если не мастером, то по крайней мере, кандидатом в мастера. Поскольку же, дело происходило в сельской местности, наш герой надеялся на присвоение ему звания мастера спорта международного класса, или даже заслуженного. Этот трюк он ранее проделывал неоднократно, поэтому абсолютно не сомневался в полнейшей виктории.
Здесь необходимо сделать ещё одно уточнение: седло на велосипеде нашего героя было продвинутое не менее, чем его трусы. Это было седло “Brooks-Professional”, изготовлявшееся из кожи бизона. Замечательное седло с большими медными заклёпками и натяжным болтом спереди. Этот болт и сыграл роковую роль в данной истории. Одним словом, наш герой, проезжая мимо девушек громоздящихся на крыльце, выполнил намеченный трюк, и выполнил, надо признать, блестяще. Вот только одно обстоятельство несколько омрачило ожидаемый триумф — натяжной болт на продвинутом седле “Brooks-Professional” зацепился за пришитую мотню и вырвал её совершенно. То есть, герой спрыгнул на землю в трусах, но уже без мотни (без памперса — по современной терминологии). И велосипед он успел поймать рукой, а вот мотня отлетела и некрасиво упала в дорожную пыль. Задорным заливистым смехом девушки отблагодарили нашего героя, за этот мужественный трюк, воспринятый ими, как искромётная шутка.

СИСТЕМА
Мы — игрушки. Нет, совсем не в переносном смысле, а в прямом. Я лично — кругленький ушастый мальчик, в коротких штанишках на лямке. Моё имя Гурвинек или Гурвинок, не знаю, как правильно, многие зовут Гурвинек — пускай так и будет, я не против. Мы живём в большой картонной коробке, на которой наклеен обрывок этикетки, где написано «СИСТЕМА», видимо, и вся игра, которой мы принадлежим, называется: «СИСТЕМА». Есть среди нас буратины и чипполины, клоуны и акробаты, незнайки и даже карабасы-барабасы с бармалеями. Мы разные, разных размеров. Есть гиганты. Например, плюшевый Чебурашка. Он даже не помещается в коробке и постоянно живёт где-то снаружи, но всё равно, относится к «СИСТЕМЕ». Есть мелкие, такие как пупсики. Среди них тоже определённая иерархия — есть пупсики маленькие, едва различимые, есть и побольше. Мы непропорциональны. Старик Буратино, например, довольно крупен — суставы его плохо держат, часто подгибаются и скрипят колени. А Карабас-Барабас, напротив, слишком маленький и какой-то смешной — не пользуется авторитетом. Матрёшки в шутку дёргают его за бороду — всю повыщипали.
Живём мы, большей частью, в полной темноте, не очень весело, но стараемся не унывать. День проходит за днём, нас достают, нами играют. Иногда сразу несколькими, реже всеми вместе. Мы ветшаем — сломанных выбрасывают на помойку, заменяя по мере надобности аналогичными моделями, или чем-либо другим, приобретают новых. Нас становится больше, нам тесно. Постепенно тот, кто нами играет, взрослеет и перестаёт нуждаться в нас. Тогда нашу коробку относят в подвал, и мы долго сидим в темноте, покрываясь пылью. Летом в коробке очень душно, зимой мы сильно мёрзнем. Неправильно думать, что игрушки не могут мёрзнуть, это не так. Мы голодаем, болеем и умираем. Так умер Петрушка. У него рассохлись резинки, скрепляющие части деревянного тела, и он распался. Ему уже и Айболит ничем не поможет. Больше Петрушки никогда не будет — теперь таких не делают.
Периодически, у прежнего хозяина рождается точно такой же, новый, маленький. Он подрастает, для него коробку возвращают в комнаты, открывают и дарят нас. Снова начинается жизнь: нас достают, иногда всех вместе, нами играют, мы ветшаем... Как раз, теперь у нас новый хозяин. Он уже достиг того возраста, когда самостоятельно может вынимать нас из коробки. К его рождению, дополнительно приобрели игрушки и присовокупили к нам. Мы — классические игрушки — сильно огорчены. Новые — они какие-то непонятные. Все эти трансформеры, монстры, гангстеры, вампиры, драконы, маньяки, садисты так отвратительны. Барби — очень нескромные девицы лёгкого поведения, если не сказать больше. Пустоголовые дэцелы, постоянно собираются толпами и ржут, разглядывая свои пальцы. А этот наглый терминатор, такой грубый! Все они какие-то серые, я бы даже сказал, синюшные, а главное — штампованные. Нет среди них ни одного такого, кого смастерили бы человеческие руки.
Среди нас живёт один стойкий оловянный солдатик. Он совсем старый, погнутый, краски на нём почти полностью осыпались, но он настоящий оловянный солдатик, и я его уважаю. Есть и немало других, так называемых, оловянных солдатиков — но никакие они не оловянные, а силуминовые (если кто не знает, силумин — это один из отходов от производства алюминия, из него делают сковородки). В последнее время, солдатиков изготавливают из пластмассы, но о таких и говорить не стоит. Теперь, во время игры в войну, солдатиков, в основном, заменяют садисты и терминаторы.
Мы — игрушки, и еда у нас игрушечная. Игрушки обычно питаются конфетами. Кстати, столько курьёзных случаев происходит с пищей. Нас постоянно забывают покормить, а когда коробка, в очередной раз, отправляется в подвал, то и вовсе не кормят. Однажды, какой-то посторонний великан запустил свою руку к нам в «СИСТЕМУ» и схватил коробку с конфетами. Я с силой ударил его игрушечным ведёрком по костяшке среднего пальца. «Что ты? Что ты?» — застонал он, корчась от боли, и выронил коробку: «Я только хотел прочитать называние конфет». Некогда было мне пререкаться, и я сказал коротко и ясно: «Каловые. Пошёл отсюда!». Сладу нет с этими великанами — того и гляди, напакостят.
Одна старая тряпичная кукла, чудом уцелевшая, рассказывала, что было время, когда взрослый уже хозяин, продолжал активно играть с игрушками, только игры у него были страшные — по ночам, он запускал руку в коробку, долго шарился и наугад извлекал какую-нибудь несчастную куклу, с которой, потом в чулане, всю ночь, играл в пытки. После пыток, одних он вешал, другим отрезал голову, третьих просто топтал тяжёлыми сапогами или разрывал на части. По утрам, уходя на работу, он относил на помойку газетный свёрток, с их исковерканными останками.
Мы боимся перемен, ибо кратковременное облегчение, которое они приносят, всегда выходит боком — после этого, гораздо тяжелее привыкать к чему-то ещё более изощрённому и циничному. Вот, так и появление нового хозяина — дело хлопотное. Сколько ещё нашего брата искалечит, пока научится нормально играть. И что самое обидное, очень уж он долго учится, а как только начинает себя вести по человечески, забывает о нас, куда-то исчезает, а вместо него, появляется другой, маленький глупый. Зато теперь он всё время в подгузниках, и это правильно.
Я, как вы уже знаете, Гурвинек, очень люблю ездить на велосипеде. Это так прекрасно — мчаться куда-нибудь, наперегонки с ветром, не применяя, при этом, дополнительно, тяжёлых механизмов, вроде мотора. Но мне постоянно мешают. Хозяину в подарок накупили всяких машинок, машин, самосвалов, фургонов, тракторов, экскаваторов и прочей дряни. Ими забита вся коробка — просто дышать нечем. На машинах любят кататься монстры, маньяки, дэцелы и барби. Снуют туда-сюда, того гляди — наедут. Они всем объясняют, что заняты делом, притом, очень важным, в действительности же, невооружённым глазом видно — сколько машин едет в одну сторону, столько и в другую, а результат перемещения — ноль. Садисты носятся на тракторах и экскаваторах — всё перепахали, где попало, повыкопали канавы. А велосипед один, и то, старый престарый — его купили чуть ли не до войны, но я его очень люблю. Он никому не нужен, кроме меня. О, как я катаюсь на велосипеде, когда меня выпускают!
Мне нравится девочка Дюймовочка. Только видимся мы очень редко — она живёт в железном бутоне, состоящем из четырёх лепестков, которые открываются только если нажать железный рычаг сбоку. Для того, чтобы это сделать, у меня не хватает сил, а у нашего молодого хозяина — ума. Он нагло проникает в бутон своими толстыми и вечно потными пальцами (будь моя воля, поотрывал бы их) — погнул один лепесток, теперь бутон плохо открывается.
Вообще-то, перемен давно уже нет. Так может случиться, когда-нибудь, у очередного нашего хозяина вовсе не будет детей, и, одиноко состарившись, он умрёт. Наверно тогда, «СИСТЕМУ» выкинут на помойку — кому нужны старые игрушки. А может быть, произойдёт ещё что-то. Я не знаю.