Мы вышли на свежий воздух. Получили деньги от человека по имени Женя. Встали недалеко от интернет кафе и пересчитали купюры. 1200 рублей на брата -  неплохо для шестичасового рабочего дня. Причем если учитывать бесплатный доступ в интернет и сопутствующие развлечения, отвлекавшие от несложной работы - то это было the sort of win. А дел всего: знать немного английский и уметь пользоваться гуглом. В общем, мы искали мыло различных телекомпаний и слали им приглашение к сотрудничеству от лица одной местной теле-кино-организации. Мне достались Африка и кое-что из Западной Европы. Андрею - Северная Америка, Джону - все остальное. Если  вкратце.
Итак, мы стояли на улице, дышали вечерним воскресным июльским воздухом. Далее наши планы расходились, и через несколько минут я уже шел в направлении магазина. Вечер я собирался провести в приватной компании одной особы, поэтому собирался купить вина. Я шел через центр города, щурясь от низкого солнца. Решил перекусить гамбургером в Time Out, встал третьим в очереди. Потом меня окликнули два чувака. Первым был ортодоксальный говнарь: грязные сальные черные волосы, незамысловато сплетенные в конский хвост, косуха, блуждающий голодный взгляд, жуткий перегар. На полпути в нирвану. Его соподвижник выглядел опрятнее и моложе, блондин, смазливое детское лицо. Они просили мелочь, они хотели есть. Они приехали стопом из Томска накануне и немного обломались с впиской до вечера. Вот и слоняются и аскают медяки, даром что без гитары.  Я уточнил, есть ли у них под  рукой блат-хата, оказалось что недалеко их ждет целая компания подобных детей цветов. Что ж, я решил не торопиться с личными делами и попытаться помочь этим лузерам, ибо сам помнил себя, попадавшего в подобного рода переплеты. Тогда выручали и таксисты, и семейные четы. Почему бы не разыграть самому роль добряка-мецената? Я приказал им идти за мной, мы зашли в супермаркет, где я купил 1.5 крепкой Охоты. Вопрос о еде временно перестал существовать.
Теперь нас было трое, мы шли по центральному проспекту. Говнарь присосался к бутылке, сказал, что его зовут "Морг". Имя блондинчика я не запомнил. Говнарь что-то бубнил про свою жену, которую он легкомысленно оставил в Томске, а сам эдакий гуляка и вечно юный повеса. Но по его виду было видно, что былые оттяги ему уже даются с трудом. Его 16-летний протеже познавал фрилав и прочие прелести свободной жизни. Возможно, что он сам был из нск. По дороге говнарь приклеился ко мрачному гопнику: бритый череп, ссадина на носу, взгляд затравленного волка. Говнарю нужно было высказаться: "Ну что смотришь? Волосы мои не нравятся? Не по понятиям, да? Давай, попробуй, как ты там это можешь..." Гопник молчал смущенно и злобно. Мы шли уже вчетвером. Помнится, в этом году уже была похожая движуха в лучших традициях маргинальных ничтожеств и бродячих менестрелей прямо в центре, на глазах у всех, на виду, без понтов и купюр. Это была известная фигура на Плахе, Слэер. Лысый романтик с разбитой губой, тридцатилетний хиппи без привычек и комплексов, бездомный лирик, желанный гость подъездных фестивалей, мутный чувак. Он разбивал водку своей же гитарой, сам же настритовывал на еще одну, собирал вокруг себя все прочее безграмотное дерьмо и пел, и пел, и пел. Кэп тогда дал ему гитару, а я оперативно достал диктофон.  Возможно, это была первая и последняя запись его выступления. Но что-то я увлекся. So....
Притягивали сброд выходного дня. Следом появилась еще парочка жадных носов с огромной пластиковой бутылкой Жигулевского, завязался очередной дружеский треп. Вечер принимал все более размытые очертания. Наверно, я пытался себе это позволить, к тому времени. Но не важно, never mind. Нас было уже семеро, когда мы свернули во дворы. Мы пришли на небольшую полянку под дерево. Там нас ждали друзья Морга: две мутные педовки, брезгливый нгушник, еще какая-то канитель. Гопника усадили в центр полукруга, Морг все допытывал его. В любой момент могло запахнуть жаренным, я чувствовал это, видя как они на пару быстро поглощают пойло. Одна из педовок склоняла мое имя на манер плюшевого мишки, отчего веселилась пуще остальных. Было шумно. Через полчаса я вспомнил о назначенной встрече с той сударыней, Жанной. Под этим предлогом я покинул сию компанию и уверенно побрел на встречу.
Она увидела меня первой, поскакала наперерез. Издали она была похожа на Нику Турбину. Я на тот момент разговаривал по телефону: "да, мишка, да. Все нормально. Нормальный чувак, все тип-топ. Ты его откуда знаешь? Ясно. Еще был Андрей, был Джон. А ты что отказался? А, понятно...  -  тем временем Жанна вытащила из моего рюкзака барабанные палочки, принялась колотить ими о мою спину  -  ...да, да, Мишка. ОК, я не могу больше говорить, у меня тут...  - я растерянно смотрю на Жанну, она хохочет и лупит меня по лопаткам,  -...не спрашивай  чем дело, до связи". Отобрал у нее палочки, попытался сделать серьезное лицо.
- Куда пойдем? - невинно вопрошала Жанна.
Потом мы сидели на теплых трубах, промачивая горло Чешским, разглядывая мост, небо и свечку Сбербанка. "Урания старше Клио"  говорил я, а она, молча, разглядывала свои локти, сетуя на загар. Браслеты, бусы, огромные очки, вязанная шапочка. Какой нелепый реквизит, какое нелепое развитие событий, какая нелепая развязка. Я не помню уже ее, я помню чудную героиню из к/ф "Теорема", когда она фотографировала загадочно гостя семьи на поляне. О чем она думала, я не знаю даже сейчас. Потому что, скоро она предложила прогуляться в сторону одной кофейни. "Встретим подругу, у нее заканчивается рабочий день"  - сказала Жанна.
Мы встретили ее скоро, настроение у всех было боевое. Зигзагообразным маршрутом достигли полночи. "В трубу" - объявил я, допивая Staropramen, какой уже по счету, и возражений не было. И мы пошли в джаз-клуб "Труба", типичный притон для небыдла, стилизованный под ретро. Кроме нас была еще внутри пара мутных фигур, мы сели в конце зала. Потом на бумажных скатертях (ватман, вроде) появился чайник с водкой, три стопки и фруктовая закуска. Потом появился еще один чайник, а скатерти обрастали нашими рисунками и строчками из "Римских элегий". На это ушло два моих карандаша, а барабанные палочки, к счастью, спросом больше не пользовались. За день до этого, в субботу, после репетиции я остался у одного Genosse, поэтому пришлось таскать их с собой. Тем временем мы сидели, зубоскалили, глазели друг на друга в сплошном сумраке. Уходя, кто-то из нас оторвал кусок скатерти на память. Вышли на свежий воздух. И тихой сапой, вразвалочку пошли по все тому же проспекту, на котором днем были встречены жадные носы. Теперь было безлюдно. Горели фонари, редкие такси проезжали мимо. Воскресная ночь была на удивление бесшумна. Лишь наша оголтелая троица невнятно перемещалась в направлении дома. Значит, ночевать сегодня придется у Жанны. Это немного не вписывалось в мои представления о характере наших встреч и отношений, да и Жанна не испытывала особого энтузиазма приводить меня к себе. Но на этом настояла Маринка, так звали подругу. Она, по всей видимости, тоже направлялась к Жанне. И вот мы идем, обхватив друг друга за талии, смеемся, Жанна целует то меня, то Марину, пытается стащить с меня штаны на ходу, мы опять смеемся, потом она пытается уже сама выпрыгнуть из своего легкого летнего платьица. Европейский яд действовал определенно непредсказуемо. Доковыляли мы без приключений. Пришли. Я без обиняков бухнулся на диван и тут же отключился. Прелестные нимфы улеглись где-то на полу. Выходные закончились.
...Вот поэтому я не смог на следующее утро явиться на церемонию зачисления студентов ФИЯ. Словно Ельцин после троллинга Исландских министров, лукаво смотревший в камеру, я смотрел в зеркало, разглядывая свою физию, вспоминая вчерашний день. И теперь я одинаково далек, что от него, что от ФИЯ, что от той рыжей бестии, до сих пор не выветрившейся из моей головы. Но нет ни разочарования, ни обиды, ни стыда, ни извинений. Есть какая-то глухая тоска, что все могло бы быть иначе, по-человечески, без опрокидонцев и эпик фейлов. Без последующего деления на квитов и подсчета издержек характера ли, духа. Что это: карма, безмозглость, осечка, воля случая?
Возвращаясь на место битвы, сражения, поражения  - да уже и не важно, чего, обходишь его по периметру. Но память ускользает, и я уже не помню ни лиц, ни звуков, ни речь, ни части оной.
Признать, что все это синоним пошлости, безвременья, дешевого искусства быстрых портретов в Первомайском сквере? Sad but true. И вы продолжаете терроризировать мой мозг, компрометировать мои чувства, вы: беспощадные художницы, распутные училки, непорочные феи.